TOP
У подножия горы Принстон в Колорадо, где Чалк-Крик вытекает на дно долины реки Арканзас, возвышаются Чалковые скалы. Они представляют собой зрелище своей красотой. Это отвесные стены облачно-белого камня, возвышающиеся на тысячу футов над дном долины. В некоторых местах они подверглись выветриванию и эрозии от ветра и дождя, сформировав шпили и гребни из мелового белого камня, которые выступают из углублений в скалах. Каменные осыпи поднимаются к вершине более пологих склонов Чалковых скал, где крепкие маленькие сосны прорастают из мелкого и белоснежного грунта. Рябь растекается вниз и по поверхности скалы, придавая стенам Чалковых скал гладкую и неправильную текстуру песочного замка.
По очевидным причинам, гора Принстон когда-то называлась «Меловой горой» Джорджем М. Уилером, исследователем и картографом, который обследовал и картографировал территорию Колорадо в 1871 году. Два года спустя, экспедиция, финансируемая Геологической службой США под руководством геолога и профессора Пенсильванского университета Фердинанда В. Хейдена, исследовала эту область более подробно. Хейден и его команда назвали многие из окружающих вершин в честь уважаемых колледжей на востоке. Гора Принстон, гора Гарвард, гора Йель, гора Оксфорд. Эти названия носят Коллегиальные вершины хребта Савач и по сей день.
«В месте, где Чалк-Крик выходит из вулканического хребта», — писал Хейден о Чалковых скалах, — «стороны каньона представляют собой особый белый меловой вид. Это, кажется, связано с разложением вулканических пород, которые, по-видимому, являются настоящим долеритом». Хейден не мог знать тогда, но Чалковые скалы состоят из породы, называемой каолинитом — мягкого, жемчужно-белого, глинистого минерала, образовавшегося в результате разложения месторождений полевого шпата — продукта действия геотермальных источников, фильтрующихся через 65-миллионолетние гранитные склоны горы Принстон.
Видимые на многие мили во все стороны, Чалковые скалы неудивительно привлекли внимание экспедиции Хейдена (или, более официально, «Геологической и географической экспедиции территорий США»). Летом 1873 года экспедиция отправилась научно исследовать и официально задокументировать Скалистые горы Колорадо. «Вероятно, в настоящее время нет ни одной части нашего континента, которая обещала бы дать более полезные результаты, как практического, так и научного характера», — писал Хейден в письме к министру внутренних дел. «Эта область, насколько мне известно, в настоящее время не занята никакой другой правительственной экспедицией, и перспектива ее быстрого развития в течение следующих пяти лет, благодаря некоторым из важнейших железных дорог на Западе, делает очень желательным как можно скорее познакомить мир с её ресурсами».
Коренные народы Колорадо, конечно же, населяли этот регион на протяжении тысячелетий; но в то время, в глазах правительства США, территория Колорадо была «terra incognita». Американское общество знало тревожно мало о геологии, биологии, экологии и географии региона. Но по мере роста потребности молодой страны в ресурсах рос и интерес к природным ресурсам, которые можно было бы извлечь из неосвоенных ландшафтов Америки. Если в пределах территории Колорадо имелись какие-либо руды, леса или любой другой материал, представляющий экономическую ценность, правительство США надеялось, что Хейден найдет их.
Хейден начал с разделения территории Колорадо на три отдельных района — Северный, Средний и Южный. Он назначил для каждого района специализированную исследовательскую группу. Каждая группа состояла из «топографа, помощника топографа, геолога, двух упаковщиков и повара», по словам самого Хейдена.
«Эти исследователи не обнаружили поселений или дорог», — писали геологи Брюс Брайант и Питер Л. Мартин о экспедиции Хейдена, — «но их путешествие было облегчено индейскими тропами, так как регион был летним охотничьим угодьем племени ютов». Путешествуя пешком по охотничьим тропам ютов, участники экспедиции Хейдена составляли карты, измеряли вершины и изучали геологию территории Колорадо. Эти люди также картографировали части Аризоны, Нью-Мексико и Юты. Экспедиция Хейдена отправила также «фотографическую группу», возглавляемую Уильямом Генри Джексоном, в которую входил художник и несколько натуралистов. Группа фотографировала, рисовала и зарисовывала пейзажи и дикую природу Скалистых гор Колорадо. Они собирали образцы флоры, фауны и слоёв породы. И в процессе они предоставили общественности одни из первых изображений природного великолепия, найденного на территории Колорадо.
Фотографии Уильяма Генри Джексона, а также научные отчёты Хейдена, Уилера и других подобных им людей вдохновили первые проблески охраны природы в Америке. Ярким примером этого является Йеллоустонский национальный парк. До того как исследовать Скалистые горы Колорадо, Хейден возглавлял аналогичную экспедицию в Большую Йеллоустонскую экосистему. Вместе с Хейденом были Уильям Генри Джексон и другой фотограф по имени Тимоти Х. О'Салливан, которые запечатлели некоторые из первых изображений региона в 1871 году. Год спустя Конгресс учредил Йеллоустонский национальный парк — первый парк такого рода во всем мире.
Однако последствия экспедиции Хейдена и подобных ей экспедиций того времени оказались двоякими в отношении охраны экологии на американском Западе. В то время как одни были вдохновлены изображениями и отчётами исследовательских групп на защиту и сохранение западных ландшафтов, другие увидели в этом возможность разбогатеть за счет окружающей среды.
«Геологические карты, основанные на работе экспедиции Хейдена в Колорадо, были опубликованы в 1877 году, в начале великой серебряной лихорадки в Лидвилле», — продолжают Брайант и Мартин. «Искатели увидели на этих картах, что породы, содержащие серебро в Лидвилле, образовали пояс, простирающийся дальше на запад».
Этот пояс драгоценной стратиграфии вскоре стал известен как Колорадский минеральный пояс. К 1880 году сотни тысяч шахтеров и искателей устремились в Скалистые горы Колорадо, многие — в районы вдоль Колорадского минерального пояса. В погоне за богатством многие из них руководствовались геологическими картами Хейдена.
Горная лихорадка в Колорадо, ставшая возможной во многом благодаря работе Хейдена, Уилера и других научных экспедиций того времени, ознаменовала новую эру на Западном фронтире. Добыча полезных ископаемых стала краеугольным камнем развивающейся экономики Колорадо, и горные поселения вскоре превратились в постоянные города. Поселенцы наводнили западные штаты США во второй половине XIX века, и они с тревожной скоростью потребляли ресурсы первозданной природы, встречавшиеся на их пути.
Огромные участки леса были вырублены, древесина использовалась для строительства домов, горных предприятий и продавалась на рынках по всей стране. «Пятидесятники писали, что долина нижнего Арканзаса теперь была практически лишена деревьев», — писал историк Эллиотт Уэст в книге «Оспариваемые равнины: индейцы, золотоискатели и гонка за Колорадо». Другими словами, долина нижней реки Арканзас, находящаяся на высоких равнинах восточного Колорадо, была почти полностью обезлесена к 1859 году. В долине реки Платт также «вся долина была безлесной» к концу 1850-х годов.
Профессор Джон Джордж Джек, дендролог и агент Геологической службы и Департамента сельского хозяйства США, писал о лесах, находящихся теперь в пределах границ Национального леса Сан-Изабель в Колорадо, в 1900 году: «Из всех заповедников, учрежденных федеральным правительством, эти три, вероятно, пострадали больше всего от пожаров и подверглись наибольшему ущербу от лесорубов… Очень мало тысяч акров товарного леса, где топор не оставил явных следов».
И, конечно, обезлесение не ограничивалось границами Колорадо. Леса Северной Америки были опустошены по мере того, как Западный фронтир простирался через весь континент. Сегодня стоит лишь четыре процента девственных лесов Америки — тех, которые никогда не вырубались на древесину.
Наряду с лесами были уничтожены и степи в долине реки Арканзас и за её пределами, когда поселенцы чрезмерно перегружали свои пастбища для лошадей и скота. И по мере того, как фронтир продвигался на запад, не только экосистемы были разрушены, но и большая часть дикой природы региона была истреблена до локального вымирания. К началу 1900-х годов более десятка видов позвоночных были истреблены в Колорадо. Бизоны, волки, гризли; все они были практически уничтожены к концу XIX века. Другие виды, такие как олени и лоси, также оказались на грани локального вымирания. «К началу 1900-х годов», — говорится в отчёте Университета штата Колорадо, «в Колорадо оставалось менее 1000 лосей, по сравнению с более чем четвертью миллиона сегодня».
Американская дикая природа была принесена в жертву «предназначению манифеста», как это называлось в те дни — убеждению, что американские поселенцы должны по благодати Бога заселить каждый пригодный для проживания уголок континента. И они отлично справились с этой задачей. К концу XIX века в Америке осталось очень мало по-настоящему девственной природы, которую можно было бы защитить.
Таким образом, в 1876 году Конгресс США создал Офис специального агента Департамента сельского хозяйства с целью оценки состояния оставшихся лесов Америки. Несколько лет спустя Офис специального агента был расширен и преобразован в Отдел лесного хозяйства. Через десятилетие был принят Закон о лесных резервах 1891 года, предоставляющий президенту США право создавать лесные резервы по всей стране. К концу своего срока в 1893 году президент Бенджамин Харрисон создал 15 лесных резервов общей площадью почти 13 миллионов акров — резервы Белого речного плато, Пайкс-Пик, Плам-Крик, Саут-Платт и Баттлмент-Меса в Колорадо; резервы Гранд-Каньон в Аризоне; и другие резервы в Калифорнии, Орегоне, Вашингтоне и Аляске. 22 февраля 1897 года президент Гровер Кливленд учредил 13 новых лесных резерваций на Западе. Известные как «резервы на день рождения Вашингтона», они находятся в Калифорнии, Айдахо, Юте, Монтане, Южной Дакоте, Вашингтоне и Вайоминге.
Примерно в то время лесовод по имени Гиффорд Пинчо заинтересовался лесами Америки. Получив образование в Йельском университете и Национальной лесной школе во Франции, Пинчо проводил исследования в лесах Германии и Швейцарии, прежде чем вернуться в США в 1891 году. «Когда я вернулся домой, ни один акр государственного, государственного или частного леса не находился под систематическим управлением лесоводства ни в одном из самых богатых лесами континентов», — писал Пинчо.
«Тогда, — продолжал он, — распространенным мнением о наших лесах было, что они "неисчерпаемы". Расточительство леса считалось добродетелью, а не преступлением. Леса будет всегда много… Лесопромышленники… считали опустошение лесов нормой, а повторный рост — заблуждением дураков… Что касается устойчивого производства, то такая идея никогда не приходила им в голову».
Пинчо считал сохранение лесов Америки ничем иным, как национальной чрезвычайной ситуацией — чувством, которое разделял с ним Теодор Рузвельт.
В 1905 году президент Теодор Рузвельт передал контроль над лесными резервами Америки из Министерства внутренних дел в недавно созданный Отдел лесного хозяйства Министерства сельского хозяйства, известный сегодня как Лесная служба. Рузвельт назначил Пинчо первым главным лесничим Америки. Год спустя Рузвельт подписал Закон о древностях. Закон предоставил президенту США право охранять «исторические памятники, исторические и доисторические структуры и другие объекты исторического или научного интереса, расположенные на землях, принадлежащих или контролируемых правительством Соединенных Штатов». Рузвельт трактовал этот закон довольно вольно, и в течение нескольких месяцев он сохранил миллионы акров земли.
Именно тогда конгрессмены из западных штатов Америки начали паниковать. Несмотря на то, что сегодня усилия Рузвельта по сохранению природы широко признаны, в то время американцы были возмущены. Президент лишал западных поселенцев их собственных ресурсов, как считали скотоводы, лесорубы и горняки того времени. И ради чего? Красивых пейзажей? Люди издевались над этой идеей. Нужно было рубить лес! — кричали они. Нужно было добывать золото, заселять землю, зарабатывать деньги!
В начале 1907 года сенатор из Орегона по имени Чарльз В. Фултон предложил поправку к Закону о сельскохозяйственных ассигнованиях. Поправка запрещала президенту Рузвельту (или любому будущему президенту, в этом вопросе) выделять больше федеральных земель для целей охраны природы. «В дальнейшем не будет создано ни одного лесного резерва, — гласила поправка, — и не будет произведено ни одного дополнения к ранее созданным резервам в пределах штатов Орегон, Вашингтон, Айдахо, Монтана, Колорадо или Вайоминг».
У Рузвельта была неделя, чтобы подписать или наложить вето на законопроект. Сделав уже много политических врагов, его выборы, по сути, сводились к подписанию законопроекта или политическому самоубийству. И Рузвельт, будучи стратегом, любил быть любимым. «Теодор думает ни о чем, говорит ни о чем и живет ни ради чего, кроме своих политических интересов», — писал современный историк Генри Адамс. «Если вы скажете ему, что Бог велик, он наивно спросит, как это повлияет на его выборы». Рузвельт отложил Закон о сельскохозяйственных ассигнованиях на несколько дней. В это время он добавил еще 16 миллионов акров в систему Национальных лесов Америки — известную в истории как «Полуночные леса». Затем он подписал Закон о сельскохозяйственных ассигнованиях 4 марта 1907 года.
Всего Теодор Рузвельт сохранил больше общественных земель, чем любой другой американский политик, и больше, чем любой другой политик когда-либо сможет, как постановил Закон о сельскохозяйственных ассигнованиях. К концу своего президентского срока в 1909 году Рузвельт сохранил около 230 миллионов акров земли по всей территории США — 150 национальных лесных резерваций, 51 федеральный птичий заказник, 24 рекламационных участка, 18 национальных памятников, пять национальных парков и четыре национальных заповедника.
Общественные земли предназначались для «наибольшего блага для наибольшего числа», — писал Рузвельт в одной из своих многочисленных книг «Отпуск любителя книг на свежем воздухе». «"Наибольшее благо для наибольшего числа" относится к числу во чреве времени, по сравнению с которым ныне живущие составляют лишь незначительную часть. Наш долг перед всеми, включая будущие поколения, велит нам сдерживать беспринципное меньшинство сегодняшнего дня от расточения наследия этих будущих поколений. Движение за сохранение дикой природы и более широкое движение за сохранение всех наших природных ресурсов по сути своей демократично по духу, цели и методу».
Работа Рузвельта, Пинчо и других подобных им людей пришлась на время, когда охрана природы была крайне необходима в США, и усилия этих людей по сохранению американских экосистем в этот исторический момент, по моему мнению, являются образцом того, что правительство может и должно делать ради общего блага в отношении экологических вопросов. Как сказал Джон Мьюр (писатель, натуралист, философ-эколог, основатель Сьерра-клуба и, кстати, не фанат федерального правительства): «Любой дурак может уничтожить деревья. Они не могут убежать; и даже если бы могли, их все равно бы уничтожили — преследовали и охотились на них, пока из их коры или шкур можно было бы извлечь хоть немного удовольствия или денег… Бог заботился об этих деревьях, спас их… но он не может спасти их от дураков — только дядя Сэм может сделать это».
Задача правительства, среди прочего, — спасать деревья от дураков.
Однако часто упускается из виду тот факт, что деревьям и большим экосистемам Северной Америки не нужно было спасение до тех пор, пока на сцену не вышли евробамериканские поселенцы, шахтеры, лесорубы и охотники. Апачи, арапахо, шайенны, команчи, киова, навахо, пуэбло, шошоны, юты и другие коренные племена Америки (включая народы Кловис и Фолсом) — все они относительно бережно относились к ландшафту. Относительно, конечно, по сравнению с современным индустриальным обществом. Сегодняшние общественные земли — наши природные зоны, национальные леса, национальные парки, национальные живописные зоны, наши дикие и живописные реки (из которых в штате Колорадо всего одна — Каш-ла-Пудр) — какими бы чудесными они ни были, представляют собой крошечную, прирученную часть той дикой природы, которую называли своим домом коренные народы Америки.